Толкования на Псалтирь 118:34

Ст. 33-34 Законоположи мне, Господи, путь оправданий Твоих, и взыщу и выну: вразуми мя, и испытаю закон Твой и сохраню и всем сердцем моим

«Поставь для меня законом» – Симмах пере­вел: «укажи», Акила же и Феодотион: «освети». Мне постоянно, го­ворит, нужен Твой свет и руководство закона Твоего, и для того, чтобы знать путь Твоих оправданий, и для того, чтобы идти по нему неуклонно, потому что «всякое даяние доброе и всякий дар совершенный нисходит свыше, от Отца светов» (Иак.1:17), и если мы, избирая что-нибудь доброе, не имеем содействия оттуда, то наши старания остаются тщетными. Итак, пророк молится, а с ним и мы, воспевающие его псалом («все, что писано было прежде, написано нам в наставление» (Римл.15:4)), о том, чтобы Бог даровал ему Свое содействие, почему и продолжает: «вразуми меня, и я исследую закон Твой и сохраню его всем сердцем моим». И этот стих содер­жит в себе туже самую мысль и не нуждается в каких-либо разъяснениях. Ведь и Господь повелел испытывать Писания; но, ко­нечно, испытующие нуждаются в озарении свыше, как для того, чтобы найти искомое, так и для того, чтобы сохранить найденное.

«Вразуми мя, и испытаю закон Твой, и сохраню и́ всем сердцем моим». И Господь повелел испытывать Писания (Ин.5:39). Но испытующим потребно озарение свыше, чтобы и найдти искомое, и сохранить найденное.

Вразуми мя, и испытаю закон Твой, и сохраню и всем сердцем моим

«В предыдущем стихе, пишет Зигабен, испрашивалось ведение закона общее и расположение к нему общее, вообще ко всему законному, ко всему тому, на чем есть печать воли Божией, – испрашивалось оживление совести и возвышение силы голоса ее; теперь испрашивается ведение законного образа действования в частностях, как бы так: дай разуму моему такую остроту умного зрения, чтоб я верно мог определять всякий раз, как должно мне поступить, чтобы дело мое вполне было сообразно с Духом Твоего закона, с Твоею волею, с Твоими благими намерениями о мне и о всех людях. Затем и обещалось прежде вообще взыскание законного, а здесь обещается хранение, или исполнение его во всяком случае. Сердечность же и там, и здесь одинакова. Только сердце может взыскивать «выну», потому-то там и не прибавлено: всем сердцем взыщу. Исполнять же законное можно и без сердца; вот почему здесь и прибавлено: «всем сердцем буду хранить». Сердечность составляет всю цену хранения закона. Но так как сердце слепо, то и испрашивается вразумление, чтобы лучи света разумного освещали область законного и указывали сердцу направление целесообразных стремлений. Пророк как бы так молится: «Дай мне, Господи, вразумление и просвещение Духом Твоим, да помощию Его со вниманием и усердием исследую закон Твой; поняв его точно, я обещаю и исполнять его верно». «И Господь повелел испытывать Писания; но испытующим потребно озарение свыше, чтоб и найти искомое, и сохранить найденное», замечает блаженный Феодорит. «Прежде, говорит Беллярмин, испросил расположение к закону, а теперь просит верного и подробного знания его, не для любопытства, а для хранения познанного».

Святой Иларий так обозревает весь состав этого стиха: «Зная, что первое дело премудрости есть, когда не знаешь чего, обращаться за вразумлением к знающим , пророк, во-первых, просит разума, чтоб уразумевать то, чего не разумеет; зная потом, что, получив дух разумения, надлежит упражнять его в исследовании, говорит: и испытаю закон Твой; зная притом, что праведный плод испытаний есть исполнение делом открытого исследованием и познанного, прибавляет: и сохраню и; разумея же, что деятельное исполнение познанного получает силу и цену от сердца, он заключает весь круг своей речи так: и сохраню и всем сердцем моим. Но что именно просит пророк уразуметь и исследовать? – Духовное знаменование всего узаконенного. Как, например, шесть рабочих дней напоминают шесть дней творения, а седьмой – день покоя, – покой Божий по творении; как новомесячное празднество будто в зерцале предызображает вечное празднование новой жизни на небесах, так, чтоб разуметь и все прочее: что значит юбилей седьмилетний и пятидесятилетний, что обрезание, что опресноки, что Пасха, что сама земля обетованная. Все это просит разуметь, обещая, что, уразумев то, будет углубляться в разумеемое исследованием; углубляясь же, дорожить тем и, дорожа, хранить то всем сердцем своим».

Святой Амвросий далее проводит эту мысль, советуя глубже входить в уразумение богоугодного действования, вслед за истолкованием, которое дано делам закона от Господа. «Нам должно ходить в духовном законе, или в заповедях Господа, которые изрек Он, когда говорил: речено древним… Аз же глаголю вам. Как есть Святое, а выше его Святое Святых, так есть заповедь и заповедь заповедей. Когда уразумеешь так (духовно) закон, тогда и сохранять его будешь сердцем. Иудей не хранит сердцем закона; читает его устами, а умом не разумеет и сердцем не любит. Потому-то и укоряется он: устами чтит Мя, сердце же его далеко отстоит от Мене. Как может содержать закон тот, кто далек от Законодателя?»

Углубляясь, таким образом, в закон, усвояя себе духовное его разумение и действуя по сему последнему, «истинный законолюбец достигает, наконец, по словам блаженного Августина, высот святой и богоугодной жизни, на коих любит Бога от всего сердца, от всей души и всего помышления, и ближнего своего как самого себя; а в этом состоит весь закон и пророки».

Не оттого ли часто не видно должного плода от трудов у многих ревнителей благочестия и среди христиан, что не просят разумения и не углубляются в исследование о том, что есть вящшее закона? Оттого и толкаются в преддвериях, не входя внутрь. Внешний чин имеет и христианство; без него нельзя быть человеку. Но в христианстве он имеет совсем другой смысл, чем в ветхозаветном устроении веры. Там пунктуально начертано все перстом Божиим, и отступающий от начертаний, хотя бы ими определялась одна внешность, погрешал. Церкви Христовой не дано такого начертания, а дан ей дух жизни о Христе Иисусе, который сам развился и облекся во все дивное благолепие церковного чина. И как дух жизни сей не иссякает, так и внешнее облачение сего духа непрекращаемо. Он не закоченевает на одном, чтоб оно стало, как иго работы подзаконной; но всегда свободен обновляться, как ежегодно обновляют одежды свои дерева, от избытка внутренней жизни. Закон один: все да будет благообразно и по чину.

В этом чине, как он дошел до нас, мы и воспитываемся, и возгреваем в себе им дух жизни. Вся сила в этом духе. Коль скоро он не в движении, то есть когда мы движемся лишь в благоустроенном чине Церкви, то ничем не разнимся от иудеев, обрезанных без обрезания сердца, очищавших внешнее сткляницы, без заботы о внутренней чистоте, –устами говоривших: Господи, Господи! а в сердце преследовавших преимущественно свои эгоистические цели. Иудей приносил жертву положенную и отходил покойным в дом. Чем разнится от него тот, кто, простояв, например, внешно церковную службу с мыслями суетными и страстными, возвращается спокойно домой, с уверенностию, что совершил дело должное, и притом так исправно, что больше от него ничего и не требуется? – Ничем, – это настоящий иудей в духе. На одной с ними линии стоит и тот, кто в доме перечитывает положенные молитвы и кладет счетом поклоны, не заботясь о молитвенном строе ума и сердца; и, однако ж, исправив это дело благочестия, держит в уме и сердце, что за ним не состоит более никакой повинности, а остается только ожидать венца правды. Так же цена и всех доброделаний, которые исходят не из духа жизни, а творятся еx еffiсiо, будучи вызываемы внешнею, так сказать, совестию и сопровождаясь тою же самоуверенностию, что вследствие их мы правы и с нас нечего больше взыскивать.

К внешнему чину мы так пристрастились, что забыли и настоящую его цену и значение. Оттого, коснись его кто в чем-либо, сейчас крик со всех сторон: субботы не хранит! Стань входить внутрь и выяснять, что это существенно, а это, как внешнее, не важно, – послышишь укоры: «иллюминат, мистик, духоборец!» Много ли найдется таких, кои, благоговейно проходя и содержа все чины, вместе с тем держали бы убеждение, что все такие деяния сами по себе ничто, а всю цену имеют от того духа, с каким их совершать и принимать должно? Конечно, благоговейно должно чтить установившиеся чины, но не потому, чтоб они сами в себе имели какую-либо силу (кроме Святых Таинств), а потому, что ими служим Богу, в отношении к Коему, если кто делает что небрежно, подлежит клятве не за то или другое деяние, а за неблагоговейное его исполнение. В этом отношении во всем внешнем чине Церкви, – и большое и малое по виду, – все должно быть совершаемо с полным всесердечным благоговением, но не к делу внешнему, а к Богу, к Коему относимся чрез него. Всякое внешнее действование можно заменить десятками других; но дух, с коим следует совершать их, всегда должен быть один и неизменен. Если мы упустим это из виду, то прикуем себя к одному и набьем себе веру, что иначе уж нельзя; отсюда внешнее станет узами, наводя страх: «не коснись, ниже вкуси, ниже осяжи». А это и есть рабство боязливое, от которого да избавит Господь верующих!

Вразуми мя, и испытаю закон Твой, и сохраню и всем сердцем моим

Дай мне, говорит, Господи, разумение и просвещение от Духа Твоего, чтобы чрез сие просвищение я мог испытать закон Твой прилежно и внимательно и, постигнув его в точности, мог беспрепятственно хранить его. В другом месте мы уже сказали, что хранение законов есть действие по нему и исполнение его в делах.

Фeoдopитa: И Господь дал повеление: испытайте Писание. Но для испытателей нужно озарение свыше, чтобы могли найти искомое и хранить постигаемое. Аполлипария: Если же для испытания закона требуется разумение, то какого рода разумения от Бога требуется для того, чтоб найти конец (т. е. закона). Феодора: Когда, т. е. уразумею то, что в нем сокрыто, уже не устами буду хранить его, но и в мысли и всем сердцем, как необходимый залог.

Ст. 33-38 Законоположи мне, Господи, путь оправданий твоих, и взыщу и выну: вразуми мя, и испытаю закон твой и сохраню и всем сердцем моим. Настави мя на стезю заповедий твоих, яко тую восхотех. Приклони сердце мое во свидения твоя, а не в лихоимство. Отврати очи мои еже не видети суеты: в пути твоем живи мя. Постави рабу твоему слово твое в страх твой

Сознание писателем высоты закона, его святости и своей слабости и неопытности, вызывает в нем, при его решении неуклонно следовать указаниям закона, молитву к Господу о том, чтобы Он не оставлял его Своим постоянным вразумлением и руководством в самых разнообразных обстоятельствах и положениях жизни.